Теперь на сцену выходят усопшие. Мало кто из нас знает лично канонизированного святого. Я, например, знал святого Иоанна Павла II, мой отец знал святого Петра Поведа, мученика и основателя Терезианского института, потому что он был другом семьи, и бывал в его доме, еще я знаю людей, которые знали и жили с матерью Терезой из Калькутты, с каким-то блаженным кларетинским мучеником из Барбастро и т.д. Но с
анонимными святыми из этого «великого множества людей» мы точно, так или иначе, действительно встречались, хотя, возможно, не осознавали этого полностью. У нас нет никаких сомнений в том, что людей из нашего окружения, любимых нами, которые были неотъемлемой частью нашей жизни, больше с нами нет. Все мы носим в своей жизни раны смерти, у всех нас есть такие области в отношениях, которые искалечены и опустошены смертью, и которые никто не может занять, потому что есть люди, которые незаменимы. И эти аффективные «ампутации» говорят нам о той абсолютной уверенности, которую мы так редко учитываем, но которая тяготеет над всеми нами, как мрачная туча: мы все должны умереть. На эту уверенность каждый реагирует по-своему (и это зависит не только от того, верующий он или нет, но и от сильного психологического фактора): со страхом, смирением, доверием, безразличием… Но это постоянное отчасти подсознательное напоминание заставляет нас задуматься, что человеческая жизнь – это тайна, в которой переплетаются парадоксальные, неизбежные и незаменимые измерения, из которых нам иногда приходится выбирать, и среди которых мы обязательно должны установить порядок приоритета: устаревающее и постоянное, относительное и абсолютное, то, что приводит к смерти и то, что дает жизнь. Так оно и есть. Есть вещи, настолько связанные со временем, что они, по сути, не могут не разделять его эфемерный и относительный характер: например, хорошо провести время – всегда связано с местом и временем; в то время как другие вещи, несмотря временность и на истечение срока действия, все же стремятся быть выше условий пространства и времени: любовь или справедливость имеют призвание к вечности. Человек, на самом деле, может предаться бренности жизни, исчерпать свои возможности, жить только для себя, накапливать вещи, может даже, в крайнем случае, быть готовым лишить других (имущества и даже жизни), чтобы обеспечить себе лучшую жизнь, которая, однако, не перестанет быть эфемерной и, в конце концов, будет поглощена прожорливостью времени. А можно, наоборот, попытаться давать жизненно необходимое даже ценой потери чего-то своего; не использовать других, а служить им, служить в них тем высшим ценностям, за которые стоит отдать свою жизнь. Философ Э.Мунье красиво сказал об этом: «Человек не достигнет своей зрелости, пока не поставит свою жизнь на службу ценностям, которые стоят больше, чем жизнь».
Эти ценности, которые существуют и которым многие (независимо от того, знают они об этом или нет, верующие и неверующие) служат с искренним сердцем, являются признаками высшей жизни, к которой мы все призваны. Этот призыв прозвучал во Христе, Который, приняв нашу смерть, проявил солидарность с нами и, воскреснув из мертвых, отнял у смерти силу, сделав е местом встречи с Богом.
Празднуя Поминовение усопших верных, мы подтверждаем, что наши связи с ними не мертвы, что мы можем поддерживать их и, в определенном смысле, чувствовать их. Наша солидарность с ними и наша ответственность по отношению к ним выражается особым образом в этом праздновании, во время которого мы молимся за тех умерших, кто находится в промежуточном состоянии очищения от грехов, – в чистилище. Мы не можем точно знать, что это такое. Но мы можем быть уверены, что, во-первых, это очищение начинается уже в этой жизни, в той мере, в какой мы пытаемся преодолеть в себе эгоизм, и, во-вторых, что очищает нас сама смерть. Мы можем понимать смерть как очищающий огонь, который поглощает все в нашей жизни, что было построено из эфемерных материалов (дерева, сена или соломы), в то время как все, что мы построили из нетленных материалов, таких как золото, серебро или драгоценные камни, проходит сквозь пламя невредимым. Очищающий огонь – это Сам Иисус Христос, Который присутствует в жизни человека, а, следовательно, и в его смерти. Действительно, весь выбор жизни человека становится окончательным со смертью, через которую он предстает перед всевышним Судьей (ср. 1 Кор 3, 12-15; Spe Salvi 45-46).
После смерти больше нет «времени», по крайней мере, так, как мы его понимаем в этой жизни, но мы верим, что есть очищение. Поэтому имеет смысл молиться за тех, кто умер и, возможно, находится в этом промежутке – в чистилище. Эта молитва – реальный и эффективный способ общения с нашим усопшими. И, кроме того, поскольку мы верим, что процесс очищения осуществляется во Христе (участвуя в Его смерти), и что те, кто достигли цели, также находятся во Христе (Который есть свет, истина и жизнь), то мы, находящиеся в пути (а Сам Христос – это путь), можем чувствовать или знать, что наши мертвые близки к нам, именно потому что они находятся во Христе, Который живет среди нас.
Та интуиция, которая «приходит издалека», и о которой мы упоминали в начале, теперь понятна, и понятно, откуда она исходит: от первого христианского поколения, от опыта смерти и воскресения Христа, и это та интуиция, которая, как мы видим, продолжает действовать среди нас.
Теперь на сцену выходят усопшие. Мало кто из нас знает лично канонизированного святого. Я, например, знал святого Иоанна Павла II, мой отец знал святого Петра Поведа, мученика и основателя Терезианского института, потому что он был другом семьи, и бывал в его доме, еще я знаю людей, которые знали и жили с матерью Терезой из Калькутты, с каким-то блаженным кларетинским мучеником из Барбастро и т.д. Но с