Во время этой Страстной Недели и Пасхального Триденствия мы видели Иисуса в разное время: мы видели, как Он торжественно въехал в Иерусалим, проповедовал в храме и спорил с фарисеями, мы присутствовали при установлении Евхаристии, мы были свидетелями Его ареста и судебного процесса над Ним, мы сопровождали Его в пути на Голгофу, мы видели, как Он нес на себе крест, как Он был распят, и как после тяжких оскорблений и ужасных страданий Он предал дух и вошел в царство смерти, в царство, которое, как кажется, в конечном итоге всегда торжествует. Мы видели Его мертвым.
Ныне, под покровом этой ночи, литургия наполняется ликованием, потому что ночь стала свидетелем Его воскресения, события, которое переполняет всякую меру, превосходит всякое ожидание, всякую надежду. Но провозглашение Воскресения Христова, Его победы над смертью совершается весьма странным образом: если всю неделю мы Его видели, как Он въезжал в город, потом молился, страдал, умирал, то теперь мы Его не видим. Ни в Евангелии от Луки (24, 1-12), которое мы услышали ночью, ни в Евангелии от Иоанна, которое мы только что учлышали, Иисус не появляется нигде, ни живой, ни мертвый.
Мы не видим Его среди живых, потому что Иисус не вернулся в жизнь, то есть, Он не вернулся в эту жизнь, в смертное состояние, которое позволило бы нам увидеть Его зрением тела (тем, которым мы видели Его до Его смерти). Иисус не вернулся из смерти, но прошел через нее и находится на другом берегу, живой, но живущий новой жизнью. Мы также не видим Его и среди мертвых, потому что первым знаком Его Воскресения является факт Его отсутствия в царстве смерти. В этот первый день недели, день нового творения и новой жизни, Слово обращает наш взор не непосредственно к Иисусу, но к тем, кто ищет Его еще среди мертвых, это Мария Магдалина и другие женщины; и к знакам смерти, которые, однако, теперь уже говорят о жизни. Так, Мария Магдалина пошла к гробу ночью, то есть «когда было еще темно», но это отступающая тьма: уже рассветало. Гробница Иисуса, запечатанная большой плитой, как бы желая сказать, что смерть не отпускает свою добычу, тем не менее оказалась открыта, плита снята: смерть потеряла свою силу. Пелены и плат, которые должны были тщетно пытаться остановить хаотический процесс разложения, утратили свое назначение; даже плат аккуратно свит там, где должен был царить хаос.
Почему в этот первый день недели, когда Воскресение должно быть более явным, присутствие Христа, торжествующего над смертью, скрыто от нас и дано нам «видеть» только смерть, лишенную своей добычи? Возможно, по двум причинам. Во-первых, мы, как и первые ученики, еще не до конца понимаем Писание: «что надлежало Ему воскреснуть из мёртвых». Мы не совсем понимаем значение этой истины, ее истинного воздействия на нашу жизнь; мы по-прежнему ослеплены знаками смерти, наполняющими наш мир, чувствуя и веря, что они сильнее любви, и что они могли справиться и с Создателем жизни, Которого мы все еще ищем среди мертвых и живем, соответственно, по законам этого преходящего мира. Так происходит у нас со Христом: мы не хотим, чтобы Он умер, или мы хотим, чтобы Он «вернулся» в состояние, предшествующее смерти; и так происходит у нас и с нашими умершими (и с нами самими). Мы восстаем против смерти и протестуем против нее, когда она так или иначе посещает нас. Мы делаем это, желая никогда не умирать, или тщетно желая, чтобы умершие вернулись в эту жизнь, которая не перестает быть преходящей и ограниченной.
Вторая причина заключается в том, что мы на самом деле не можем увидеть воскресшего Христа просто глазами тела: пустой гроб, снятая плита, бинты и плащаница, ночь, сменяющаяся рассветом, приглашают нас открыть глаза веры, потому что только с их помощью можно понять и увидеть. Как любимый ученик, который «увидел и уверовал».
Иисус физически исчез. Его отсутствие ощутимо (можно сказать, видно) и для неверующих. Но Иисус не является физически (по крайней мере, не только физически). Невозможно увидеть Его таким, какими мы видим друг друга, каким мы видели Его перед смертью. Вот почему Петр скажет в своей пасхальной проповеди, что «дал Ему являться, не всему народу, но свидетелям, предызбранным от Бога: нам». Если бы Иисус предстал перед своими врагами, это имело бы вкус реванша, мстительного хвастовства, угрозы. Это вызвало бы у них реакцию ужаса или просто недоверия, которое определило бы видение как галлюцинацию. И здесь исполняется то, что говорил Иисус в притче о бедном Лазаре: «Если Моисея и пророков не слушают, то, если бы кто и из мёртвых воскрес, не поверят» (Лк 16, 31).
Так оно и есть на самом деле: только те, кто хорошо настроен (несмотря на свою слабость, трусость, сомнения…), только те, кто готов быть у гроба (например, женщины) или бежать к гробу, как только узнают, что он пуст, – могут стать верующими, которые видят, глазами веры и, принимая истину о смерти и Воскресении Христа, они также готовы войти в эту тайну, сделать ее своей, отдать жизнь за эту истину, за это присутствие.
Отдать жизнь – значит быть свидетелем. Свидетели – это те, кто слушает Его Слово, и те, кто ест и пьет вместе с Ним. Есть и пить евхаристические хлеб и вино – в воспоминание Страстей, участие в них. Свидетель не просто проповедник, хотя проповедь также является неотъемлемой частью свидетельства: сам Иисус, напоминает Петр, поручил нам проповедовать. Но свидетель – это гораздо больше: он живет тем, что проповедует, живет Словом, которое возвещает, дает «торжественное свидетельство», свидетельствует собственной жизнью. По-гречески «свидетелем» называется мученик, и таков и есть и должен быть свидетель. Не обязательно в пролитии своей крови (но в готовности к этому, если придется), но воплощая в собственной жизни смерть и воскресение Иисуса Христа через самоотверженность, служение и любовь.
Время Воскресения – это время свидетелей, время Святого Духа, время Церкви. Только так и только там можно «увидеть» воскресшего Иисуса Христа. Так учит нас Пасхальное время, время мистагогики, когда уже крещенных катехуменов приглашают углубиться в тайны, в которые они были посвящены во время подготовки к крещению. Но быть свидетелем означает, как мы уже говорили, погрузиться в смерть и воскресение Иисуса Христа жизненно, экзистенциально, а не только теоретически. Так Павел в письме к Римлянам напоминает: «Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть Его крестились? Итак, мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни» (Рим 6, 3-4). Это то же самое, что убедительно выражает текст Послания к Колоссянам: если мы воскресли со Христом, мы должны искать блага горние и жить ими. Мы не можем продолжать жить в старом мире, «как ни в чем не бывало», веря только мысленно, и преследуя, как прежде, свои мелкие и незначительные интересы, заботясь только о себе. Стремиться к благам горним не значит пренебрегать благами этого мира, но заботиться о благе живущих в этом мире, поступая так, как поступал Христос, «который ходил, благотворя и исцеляя всех, обладаемых дьяволом». Стремиться к благам горним не означает закрывать глаза на зло здесь, внизу, но противостоять ему по-новому, в соответствии с новизной первого дня недели, дня нового творения: через прощение, которое побеждает зло в нас, и прощение тех, кто причинил нам зло.
Мы не можем «доказать» воскресение Иисуса Христа, мы не можем предъявить «доказательства», за исключением, возможно, косвенного доказательства – пустого гроба. Это доказательство становится чем-то все более и более убедительным, когда посредством нашей веры мы превращаем признаки смерти в признаки жизни: отвечая на зло добром, на обиды прощением, на проклятия благословениями, на ненависть и эгоизм любовью и щедрой самоотдачей. Мы не можем предложить никаких доказательств, но мы можем быть свидетелями горнего мира, свидетелями того, что Бог воскресил Иисуса из Назарета и поставил Его судить живых и мертвых.
Христос воскрес! Аллилуйя!