В это 4-е воскресенье Великого поста Слово Божье настойчиво призывает нас к примирению: «Просим: примиритесь с Богом!» Нам нужно примирение, потому что мы живем разделенными: внутренне расколотыми, отделенными от наших собратьев, далекими от Бога. В этом тройном изгнании состоит сущность греха, и именно в этих трех отношениях человек творит свою правду, исполнение или провал своей жизни, одним словом, свое спасение. Об этом говорит триада поста, милостыни и молитвы. Пост, аскетизм, способность добровольно отказываться от законных благ говорят о необходимом примирении с самим собой, с глубинной истиной нашей жизни, слишком часто отстраненной и даже порабощенной благами, излишними или необходимыми, но которые поглощают нас до такой степени, что мы забываем о самом главном. Милостыню мы должны понимать не как случайную монету, которую подают, чтобы отстраниться от назойливого присутствия неприятного нищего, а как способность отказаться от чего-то своего в пользу тех, кто больше всего в этом нуждается. Речь идет о сострадании, солидарности и справедливости. Отцы Церкви и средневековые доктора Церкви считали милостыню моральным обязательством, по которому богатые буквально возвращали бедным то, что им принадлежало. Ясно, что милостыня, при правильном понимании, помимо ее экономического аспекта, является способом наведения мостов с другими и, следовательно, выражением нашей воли к примирению с ними. Наконец, молитва, чтобы «наслаждаться дружбой с тем, кто, как мы знаем, нас любит» (св. Тереза Иисуса), это готовность признать, принять и призвать Бога – источник добра и жизни, который выходит нам навстречу исключительно ради нашего блага.
Иисус говорит нам о примирении в притче о блудном сыне, полной деталей и красок, в отличие от лаконичной строгости других притч. Иисус здесь дает волю своему воображению и подходит творчески, поэтому видно, что он особенно сильно прочувствовал то, что хотел передать. Эта притча о милосердии, как и две предшествующие ей, была мотивирована полными презрения и упрека словами фарисеев по отношению к Нему самому и к тем, с кем Он имел дело: Этот«принимает грешников и ест с ними». Тот же тон, который мы слышим в упреке старшего сына: «Этот твой сын …».
Иисус отвечает, рассказывая нам, кто такие грешники, кого считают праведниками, и, прежде всего, кто такой Бог или, что еще лучше, что Бог делает перед лицом человеческого греха. Младший сын – это пример грешника и стереотип греха: разрыв с отцом, отказ от собственной идентичности как сына, но, разумеется, при этом – использование наследства, даров, полученных от отца. Требуя «своего» (то есть дара, наследства), он разрывает связи, чтобы воплотить в жизнь мечту о безграничной свободе; но вдали от дома отца – гаранта его идентичности и его достоинства как сына, человек теряется, растрачивает свое состояние и наносит ущерб своей свободе, опускается до уровня свиней, нечистых животных для тех, кто слушал Иисуса, становится рабом и чувствует внутренний чувственный голод, который можно утолить только хлебом отца и его словом.
Описывая эту очень трагическую картину, Иисус, однако, говорит, что никто окончательно не потерян, что никто не является «грешником по определению», что даже самые отдалившиеся сохраняют в себе ностальгию, которая позволяет им услышать призыв вернуться домой. Младший сын, «придя же в себя», признает свой грех, заново открывает для себя свое достоинство (мой отец, дом моего отца), решает изменить свою жизнь (я буду слугой) и отправляется в путь. «Прийти в себя» – это поворотный момент. Важно уметь избавиться от повседневной плоскости, к которой нас постоянно призывают многие голоса, важно быть внимательным к более глубоким аспектам нашей жизни, тем, в которых обитает наша истинная идентичность, наше достоинство, к тем измерениям, которые помогают нам осознать наше заблуждение. Важно стараться «жить осознанно», не пренебрегать собственным внутренним миром. И лучший способ сделать это – осознать себя в отношениях с Богом, в молитве, потому что только так мы открываем до конца окончательную истину нашей жизни: быть детьми.
Очень важная деталь притчи состоит в том, что отец не ждет сидя дома. Нет. Отец видит его, когда «он был еще далеко», выходит навстречу, ищет сына, как заблудшую овцу, и, не дожидаясь слов покаяния, обнимает его и осыпает поцелуями. Тот, кто был мертв, возродился, «новая тварь; древнее прошло, теперь всё новое» (2 Кор 5,17). Прощение отца возрождает сына, восстанавливает его достоинство и устраивает для него грандиозный пир. Здесь очень приятно вспомнить знаменитую картину Рембрандта «Возвращение блудного сына», выставленную всего в двух километрах от того места, где я пишу. Руки пожилого отца, приветствующего раскаявшегося сына, ясно отличаются: одна мужская, а другая – женская. И дело в том, что безусловная любовь Бога-Отца также является и материнской, что делает возможным возрождение того, кто, отойдя, умер. На картине Рембрандта голова блудного сына похожа на голову новорожденного в материнской утробе. А цвет лохмотьев сына и положение рук отца также указывают на работу гончара, который перерабатывает глину в новое творение. Фраза, говорящая о радости, что «вернул его в здравии», говорит о том радикальном здоровье, в котором заключается спасение. Мы находим ее только в доме Отца, нашего Бога. И в том же ключе мы можем понять, что этот «сын, который был мёртв и ожил» – это образ Иисуса, который, хотя и не совершил греха, но «стал грехом» ради нас, взяв на себя наши грехи, умер и, победил смерть воскресением. В Нем совершается то радикальное спасение, которое ведет нас к дому Отца, и Он Сам является Путем.
Но не все способны открыть для себя это новое и порадоваться ему. Старший сын, праведный, послушный, не участвует в делах милосердия отца. Его праведность – законническая, а не сыновняя, раболепная и ожидающая награды, не понимающая, что главный приз – это пребывание в доме отца. Он тоже, хотя и неосознанно, находится далеко, но это внутреннее отдаление, менее заметное и, следовательно, более трудное для обнаружения. Его справедливое и суровое отношение, требующее наказания за совершенный грех, проистекает из неспособности поверить в раскаяние грешников, и это мешает ему примириться со своим братом, признать его таковым (этого твоего сына, которого я не признаю своим братом) и радоваться. Но и его ищет отец, чтобы пригласить на вечеринку: «Все мое – твое», а самое главное из того, что принадлежит отцу, – это сыновья, поэтому этот мой сын – твой брат, который был мёртв и ожил. Мы не знаем, вошел ли на пир в конечном итоге старший сын, но мы знаем, что Отец не отчаивается в обращении кого-либо, даже считающих себя «хорошими».
В дом Отца, землю обетованную, куда прибывает народ Израиля, есть только один путь и одни ворота: примирение. Примириться с Богом и признать Его Отцом – значит примириться с самим собой (восстановить достоинство сына) и с другими (признать их братьями и сестрами). Только благодаря этому тройному примирению, которое предлагается нам как благодать и дар в таинстве примирения, мы можем находиться на пиру, который Отец приготовил для нас: на пиру Евхаристии.
Итак, вопрос, который мы должны задать себе сегодня, таков: с кем я должен примириться? Принимаю ли я приглашение Бога войти на пир, пир Евхаристии (= благодарение), или я ищу и нахожу оправдания (например, считаю себя праведным), чтобы не входить? Какой аспект моей жизни внутренне не согласован и все еще находится в «далекой стране»? По отношению к каким конкретным людям или группами людей я должен приложить усилия, чтобы примириться? С кем я еще не готов праздновать на пиру, который приготовил нам Бог?
Потому что, если есть кто-то, с кем я не желаю мириться, если я считаю его грех непростительным, а его самого человеком определенно потерянным, я должен понимать, что тот, кого я сужу и осуждаю, возможно, уже испытывает голод ностальгии, или что он приходит в себя, или что он уже в дороге в дом Отца… И если все это не так, в любом случае, я должен понимать, что тот, кого я сужу или осуждаю, – это тот, кого Отец ждет, кого Он уже ищет, чтобы обнять и поцеловать и устроить для него пир, как только он вернется домой.
В это 4-е воскресенье Великого поста Слово Божье настойчиво призывает нас к примирению: «Просим: примиритесь с Богом!» Нам нужно примирение, потому что мы живем разделенными: внутренне расколотыми, отделенными от наших собратьев, далекими от Бога. В этом тройном изгнании состоит сущность греха, и именно в этих трех отношениях человек творит свою правду, исполнение или провал своей жизни, одним словом, свое спасение. Об этом говорит триада поста, милостыни и молитвы. Пост, аскетизм, способность добровольно отказываться от законных благ говорят о необходимом примирении с самим собой, с глубинной истиной нашей жизни, слишком часто отстраненной и даже порабощенной благами, излишними или необходимыми, но которые поглощают нас до такой степени, что мы забываем о самом главном. Милостыню мы должны понимать не как случайную монету, которую подают, чтобы отстраниться от назойливого присутствия неприятного нищего, а как способность отказаться от чего-то своего в пользу тех, кто больше всего в этом нуждается. Речь идет о сострадании, солидарности и справедливости. Отцы Церкви и средневековые доктора Церкви считали милостыню моральным обязательством, по которому богатые буквально возвращали бедным то, что им принадлежало. Ясно, что милостыня, при правильном понимании, помимо ее экономического аспекта, является способом наведения мостов с другими и, следовательно, выражением нашей воли к примирению с ними. Наконец, молитва, чтобы «наслаждаться дружбой с тем, кто, как мы знаем, нас любит» (св. Тереза Иисуса), это готовность признать, принять и призвать Бога – источник добра и жизни, который выходит нам навстречу исключительно ради нашего блага.