В области философии морали в конце XX века стало модным проводить различие между
так называемыми «этикой намерения» и «этикой ответственности». Первая – это те
моральные положения, отстаивающие абсолютные принципы, которые необходимо
претворять в жизнь любой ценой, не останавливаясь на рассмотрении (возможно,
катастрофических) последствий, которые могут иметь эти моральные действия. Вторая
– этика ответственности, направленная на реализацию стратегии действий на практике,
но с очень пристальным вниманием к потенциальным благотворным или пагубным
последствиям этих действий. Первая рассматривала бы прежде всего абстрактные
принципы, но с определенной слепотой к конкретным ситуациям, в которых эти
принципы должны применяться, согласно знаменитой апофегме «Fiat iustitia, pereat
mundus» («Да свершится справедливость, даже если мир погибнет», девиз Фердинанда
I Габсбургского, XVI век). В качестве примера такого рода этики обычно приводилась
христианская этика (а также этика Канта). Этика ответственности (такая как
утилитаризм и другие), напротив, имела тенденцию к релятивизации абстрактных
принципов в пользу «ответственного» рассмотрения ситуации, в которой она действует.
Оставим в стороне философские соображения. Можно ли с уверенностью сказать, что
христианская этика является «этикой намерения» в указанном смысле, более или менее
слепой к ситуациям и последствиям? Есть много причин отрицать такое понимание
христианства, среди прочего потому, что вышеупомянутая альтернатива сама по себе в
своей простоте является ложной.
В тексте Евангелия, который мы слышали, говорится о том, как действовать, и, вопервых, исключается эта предполагаемая слепота и, следовательно, невнимание к
возможным последствиям действия: если мы будем действовать вслепую, мы упадем в
яму, и, если мы будем вести вслепую других (становясь учителями этики абсолютных
принципов), мы приведем их к такой же беде. Иисус призывает нас не к этике слепоты
(и безответственности), а к этике ясности, этике, с которой, чтобы действовать должным
образом, мы должны очистить свой взор, удалив то, что мешает нам видеть должным
образом. Если вы хотите назвать эту этику ясности, внутреннего исцеления и
очищенного взгляда этикой намерения, да, христианство можно назвать именно так:
если корни здоровы (или исцелены) и, если сердце доброе, плоды будут хорошими,
хорошими будут и плоды дел.
Но это ни в коем случае не исключает ответственности, более того, требует ее. И,
возможно, это измерение ответственности ни к какому другому моральному положению
не может быть применено так уверенно, как к христианству. Во-первых, потому что
христианство – это не «этика», это не система абстрактных моральных принципов.
Христианство – это религиозный опыт встречи с Человеком, который нас спасает: с
Сыном Божьим. Фундаментальной основой христианства является не желание сделать
то или это (чтобы получить неведомо какие награды или избежать неведомо каких
наказаний), а вера в Иисуса из Назарета как Господа и Мессии, который вышел нам
навстречу, который был предан нам до последнего, из чистой любви, и что Он призывает
нас к следованию за Ним. В христианстве моральное измерение является вторым
измерением: это ответ, который мы даем верой и образом жизни, соответствующим
дару, полученному ранее и бесплатно. Если и существует этика ответственности в самом
полном смысле этого слова, то это христианская этика, которая отвечает на Божий
призыв во Христе, которая отвечает на Любовь любовью.
То, что это второе измерение, не означает, что это малозначимое измерение. Легко
понять, что если христианство начинается с призыва к нашей свободе, то
положительный или отрицательный ответ, который мы даем (с одной стороны, верим
или не верим, с другой, действуем или не действуем соответственно), имеет важное
значение в этом истинном диалоге между Богом и человеком.
Христианская этика – это в одно и то же время этика и намерения и ответственности,
потому что разделять эти измерения (внутреннее, от сердца, и внешнее, от дел)
абсурдно. Христианская этика – это этика любви: той, которую есть у Бога и которую
Он даровал нам во Христе; той любви, которой мы пытаемся ответить на любовь Бога.
А в любви (в отличие от этики, основанной на простых внешних законах) невозможно
отделить намерение от его выражения в делах. Это правда, что иногда можно любить
неправильно (например, собственнически); вот почему, несмотря ни на что, всегда будут
необходимы определенные нормы; но любить «со злым умыслом» представляется
невозможным.
Иисус призывает нас сегодня к делам любви, к тому, чтобы мы должным образом
откликнулись своей жизнью на полученный нами дар. Но именно поэтому важно, чтобы
мы в то же время выполняли эту постоянную задачу очищения нашего внутреннего
мира, нашего сердца и нашего взгляда, чтобы мы могли приносить хорошие плоды, любя
должным образом. И здесь существенную роль играет братское исправление, которым
мы берем ответственность друг за друга. Творить добро – значит также противостоять
злу, царящему в мире, в нас самих, в окружающих. Но здесь мы сталкиваемся с особыми
трудностями (которые напоминают нам о том, что искусство любить не всегда легко, но
требует мудрости, ясности).
С одной стороны, мы можем подумать, какие у нас есть полномочия исправлять других?
и отказаться от этого трудного упражнения. Но поскольку, несмотря ни на что, мы видим
зло, которое нас окружает, мы легко впадаем в ошибку (или грех) критиковать за спиной,
бросать камень и прятать руку, отказываясь от своей ответственности. Мы также можем
впасть в противоположный недостаток: указывать на зло, которое мы видим в других,
не обращая внимания на наше собственное, сурово осуждая других и оставаясь
снисходительными по отношению к нашей собственной вине (которая может быть еще
большей: отсюда указание Иисуса на сучок и бревно). Каково же решение? Иисус
призывает нас к предварительной работе по самоочищению, упражнению в смирении, с
помощью которого мы показываем себя открытыми для братского исправления
другими, искренне и бесстрашно сталкиваясь с собственными недостатками, грехами и
ограничениями. Именно эта работа дает нам полномочия, позволяющие нам также со
смирением, из чистой любви, без деспотизма помогать другим, в том числе посредством
братского исправления. Если мы умеем быть хорошими учениками, мы сможем стать и
учителями.
Первый плод внутри нас – это слово. Мы можем попытаться исследовать самих себя с
помощью наших слов: «От избытка сердца говорят уста». Изучая наши слова, мы можем
оценить здоровье или болезнь нашего сердца, наших корней, потому что «то, что
исходит из уст, оскверняет человека» (Мф 15, 11). Отсюда предупреждение Павла: «Не
давайте места дьяволу… никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших» (Еф 4, 27,
29). Слова подобны первым посланникам нашего внутреннего мира, они являются
плодами, но также и семенами: за ними и в соответствии с ними следуют добрые или
злые дела: «Из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния,
кражи, лжесвидетельства, хуления» (Мф 15, 19).
Другими словами, в послании Павла к Коринфянам (то есть к нам) мы открываем те же
самые истины: внутреннее очищение – это процесс, посредством которого наше тленное
существо обретает нетленность, побеждается грех, а вместе с ним и смерть. Этот
процесс является плодом благодати, которую Бог даровал нам в Иисусе Христе; но во
всем этом мы также несем серьезную ответственность: быть стойкими, неустанно
трудиться на ниве Господа, Который не оставит нашу неустанность без награды.
В области философии морали в конце XX века стало модным проводить различие между