Заповедь любви к врагам сама собой приходит на ум как наиболее характерная черта христианской этики. Однако нет недостатка в тех, кто оспаривает эту христианскую специфику, утверждая, что ее можно найти и в других моральных системах (например, в системе стоиков). Кроме того, есть те, кто считает, что эта заповедь, которая на первый взгляд звучит так хорошо, на самом деле требует невозможного: ее можно понимать как идеал, но на практике ее невозможно выполнить. Это возражение чувствуют на себе все, считающие себя христианами, которые так часто обнаруживают, что живут как язычники, любят своих друзей и ненавидят (с разной степенью интенсивности) своих врагов.
Эта заповедь служит, по крайней мере, на данный момент, для понимания того, что христианская жизнь, вопреки тому, что обычно думают и говорят, не сосредоточена исключительно на идее греха, и что основное усилие, которое мы, христиане, должны предпринять, – это избегать зла. Христианская этика предстает в свете заповеди всеобщей любви (включая любовь к врагам) как позитивная, конструктивная, творческая этика. Здесь речь идет, прежде всего, о том, чтобы делать добро, привносить положительную ценность в наш мир, в наши отношения; недостаточно просто не убивать, не красть, не лгать. Иисус требует от нас, чтобы мы отдавали жизнь, были щедрыми, служили истине, исправляли зло добром. И, кроме того, Он приглашает нас, Он повелевает нам, Он требует, чтобы мы применили эту меру безграничного добра, преодолевая эгоцентрическую и эндогамную любовь, которая ограничивает объект любви теми, кто находится в кругу «своих» (как бы этот круг ни понимался: семейный, национальный, культурный, идеологический…).
Этот ограниченный способ любить, как говорит Иисус, присущ «грешникам» (или «язычникам» в версии Матфея). Кто эти «грешники» или «язычники» и что это за форма любви? Если мы хорошенько подумаем, то поймем, что грешники и язычники – это мы сами, потому что эта ограниченная форма любви так или иначе соответствует естественной любви, тому остатку любви, который сохранился в человеческой природе после первородного греха. Это, конечно, остаток блага немалый, указывающий нам на то, что в глубине нашего существа мы созданы для любви, а не для ненависти, для общения, а не для одиночества или эгоизма. Но, следует также сказать, что этого остатка совершенно недостаточно. Недостаточно для победы добра над злом, недостаточно для того, чтобы наполнить человеческое сердце, жаждущее любви.
Этого недостаточно, потому что, если мы ограничимся тем, что будем делать добро «своим», своим близким, друзьям, а зло – врагам, тем, кто причиняет нам зло, единственное, чего мы добьемся, – это умножения зла, которое, как гангрена, будет разъедать весь социальный организм, все его части, все наши отношения. Что ж, думать, что, по крайней мере, ближайший круг будет в безопасности от сожжения, иллюзорно. И действительно, когда Иисус говорит нам «любите врагов ваших», кого Он на самом деле имеет в виду? Кто на самом деле наши враги? Ошибочно думать, что наши враги состоят из четко определенной человеческой группы. Границы вражды изменчивы и до такой степени, что можно сказать, что «наши враги – это наши друзья». Не нужно далеко уходить (географически, но и идеологически), чтобы найти врагов. Те, кто причиняет нам боль и обиды, те, кто заставляет нас страдать (и мы их, кстати), – это самые близкие люди, с которыми мы живем, с которыми именно поэтому у нас возникают трения и конфликты. Часто именно там, на коротких расстояниях, зарождаются ненависть и вражда, которые вызывают наши поступки, свойственные грешникам и язычникам. Мы видим это в отношениях между народами и культурами: злейшими врагами, на которых сосредоточены предрассудки и обиды, являются те, кто касается нас своими границами, соседи, с которыми очень часто и естественно нас связывают этнические, исторические, культурные связи. То же самое происходит и в семейной сфере: самая большая и самая сильная ненависть часто возникает между людьми, тесно связанными семейными узами. Из этих маленьких кругов проклятие ненависти распространяется по все более широким концентрическим кругам.
Иисус призывает нас сегодня разорвать эту дьявольскую динамику, отвечая на зло добром, на обиду прощением, на ненависть любовью. Является ли призыв Иисуса просто воплощением требования, которое мы можем найти в других моральных традициях (буддийская или стоическая доброжелательность, классическая филантропия или альтруизм модернизма)? Выражает ли оно, как и все этим традиции, просто идеал, который практически невозможно воплотить в реальную жизнь? Ни то, ни другое.
Предлагая нам заповедь любви и ее радикальное выражение в любви к врагам, Иисус передает нам свой собственный опыт общения с Богом, более того, Он передает нам реальное отношение этого Бога к нам. Беспрецедентность заповеди о всеобщей любви, которая распространяется даже на врагов, проистекает из нового образа Бога, Бога-Отца всех, которого Иисус пришел принести нам. Нелегко принять это радикальное новшество. Многие помнят старое определение из катехизиса, в котором говорилось, что Бог-создатель всего сущего, «который вознаграждает за добро и карает за зло».Мы, христиане, также должны прилагать усилия, чтобы постоянно обращаться к тому Богу, о котором говорит нам Иисус, который безоговорочно любит всех и добр к неблагодарным и злым. Любовь ко всем, в том числе и к врагам, имеет мало общего с теми взглядами (в остальном столь же достойными восхищения, сколь и недостаточными) своего рода универсальной филантропией или доброжелательностью, которые проистекают, прежде всего, из аскетического безразличия, из угасания способности чувствовать и страдать, например, как стоик или буддист. Любовь ко всем, а также к злым и неблагодарным (а это мы все так или иначе), Иисус принес и передал, чувствуя, плача, страдая, даже отдавая жизнь. Таким образом, это активная, чувствующая, иногда страдающая любовь. Давайте не будем думать, что любовь сводится к положительному чувству симпатии. Можно любить того, кто мне неприятен, того, к кому у меня спонтанно возникают негативные чувства (вплоть до ненависти), воздерживаясь от того, чтобы отвечать злом на зло, и, идти дальше, отвечая добром на зло: благословением, молитвой, прощением, активной щедростью.
И все это не ограничивается идеалом, невозможным для исполнения. Мы уже говорили, что это то, что Бог делает с нами, когда мы становимся Его врагами из-за греха. Но дело в том, что Он также делает это по-человечески, во плоти Христа, так что эти божественные установки стали человеческими. И мы, принимая Христа, соединяясь с Ним и следуя за Ним, можем сделать своими Его чувства (ср. Флп 2, 1), взгляды, поступать как Он (ср. 1 Ин 2, 6). Это нелегко, это предполагает принятие креста, но это возможно. Святые, которые жили таким образом, были не ангельскими существами, а человеческими, точно такими же, как и мы.
Это правда, что этот образ жизни выходит за рамки наших естественных возможностей (грешников и язычников), возможностей ветхого Адама, поэтому он не ограничивается простым аскетическим идеалом (хотя мы должны внести свой вклад, это правда). Это реальная возможность, если мы примем дар, благодать жизни во Христе. В Нем мы облекаемся в нового Адама, небесного человека, который пришел к нам и принес небеса (жизнь Бога) на землю. Действительно, облеченные во Христа, мы становимся на земле посланцами полноты жизни, к которой мы призваны и которую мы ожидаем с помощью конкретных проявлений любви: благородства (которое так хорошо воплощает сегодня будущий царь Давид), щедрости, прощения, помощи нуждающимся, милосердия… Мы призваны не к совершенству жизни без ошибок (что, скорее всего, привело бы нас к высокомерию), а к возможному совершенству милосердия: будьте милосердны (к другим), как милосерден (к вам) ваш Отец.
Если хорошенько подумать, предложение Иисуса гораздо более логично, чем может показаться на первый взгляд. Он предлагает нам вернуться к знаменитому золотому правилу: не просто не поступай с другими так, как ты не хочешь, чтобы они поступали с тобой (ср. Тов 4, 15), то есть не просто воздерживайся от совершения зла, но «относись к другим так, как ты хочешь, чтобы они относились к тебе», это активное и конструктивное отношение. И что мы хотим, чтобы они с нами сделали? Разве мы не хотим, чтобы нас приняли, признали, помогли нам в беде, простили, дав нам новый шанс, когда мы что-то сделали не так? В глубине души мы хотим, чтобы нас любили. Если Бог щедро и безвозмездно даровал нам Свою любовь (Христос – это Воплощенная Любовь Бога), мы можем принять ее и, в свою очередь, дарить щедро и безгранично. Это есть истинный принцип нового мира, в котором обитает справедливость, это предвосхищение на земле нового Иерусалима, это мера, которой Бог отмеряет нам, мы должны к ней стремиться, чтобы Бог отмерял нам.
Заповедь любви к врагам сама собой приходит на ум как наиболее характерная черта христианской этики. Однако нет недостатка в тех, кто оспаривает эту христианскую специфику, утверждая, что ее можно найти и в других моральных системах (например, в системе стоиков). Кроме того, есть те, кто считает, что эта заповедь, которая на первый взгляд звучит так хорошо, на самом деле требует невозможного: ее можно понимать как идеал, но на практике ее невозможно выполнить. Это возражение чувствуют на себе все, считающие себя христианами, которые так часто обнаруживают, что живут как язычники, любят своих друзей и ненавидят (с разной степенью интенсивности) своих врагов.