Свет и тьма. Проповедь отца Хосе Марии Вегаса, C.M.F., на 4 воскресенье Великого Поста


Текст Евангелия начинается с постановки непростого, но всегда актуального вопроса.
Перед лицом проблемы зла (а слепота – одно из тех физических зол, которые вызывают
особый ужас) спонтанно возникает вопрос о его причине. Один из способов объяснения –
найти виновных. В древних культурах любое зло или несчастье автоматически связывалось
с каким-то, даже если неизвестным, грехом человека – жертвы этого зла или с грехом
связанных с ним людей (например, родителей). Современная культура на протяжении
нескольких столетий разворачивало ответственность вспять, сначала наложив вето на
действия Бога, чтобы Он не вмешивался в мир ни естественным, ни сверхъестественным
образом (очень важным и исторически локальным поворотным моментом стало
землетрясение в Лиссабоне в 1754 г., которое потрясло деятелей просвещения и разрушило
оптимизм, с которым они смотрели на этот мир как «лучший из возможных»); затем,
стремясь обвинить Бога в существовании зла, или используя факт зла, чтобы отрицать
существование Бога с помощью простых рассуждений: либо Бог хочет покончить со злом
и не может, тогда Он не всемогущ; либо Он может и не хочет, и тогда Он «не добр».
Бенедикт XVI в своей энциклике «Spes salvi» говорит, что современный атеизм – это прежде
всего моральный атеизм, протестующий против проблемы зла. Дело, конечно, в том, что,
если мы упраздняем Бога, а зло, несмотря ни на что, продолжает существовать, мы остаемся
без виновного, или, скорее, нам приходится искать другого. Вероятно, потому, что мы
сегодня не склонны верить в Судьбу и духов, нам приходится обратить внимание на себя.
Конечно, уже не для того, чтобы объяснить физическое зло, которое имеет естественные
причины, а для объяснения морального зла, которое зависит от нашей свободы.
Сегодня мы видим, что Иисус не идет в ногу со временем, пытаясь найти виновника
слепоты, но своим ответом Он говорит нам, что любое зло – это повод творить добро. И Он
творит. Он дает свет тому, кто живет во тьме.
Евангелия всегда играют в нескольких смысловых плоскостях. Здесь тоже так: физическая
слепота, ситуация страдания, которая требует не выявления виновных, а поиска лекарства
и облегчения, дает повод задуматься о другом, еще худшем типе слепоты. Как гласит
пословица: «Нет более слепого, чем тот, кто не хочет видеть». Дело в том, что зло,
исходящее из человеческого сердца, настоящее зло, то, что мы назвали моральным злом,
ослепляет нас, мешает ясно видеть, заставляет жить во тьме.
Это становится очевидным в связи с исцелением, совершенным Иисусом, актом
безвозмездной доброты, совершенным даже без просьбы слепорожденного. После
исцеления тот, кто был слепым, преобразился, полностью стал самим собой,
самостоятельным и свободным человеком, который видит и может сам постоять за себя.
Таково было его преображение, что некоторые его соседи не узнают его. И начинается спор,
который подчеркивает истинную слепоту тех, кто не хочет видеть. Слепота по отношению
к человеку, который был спасен. Но, прежде всего, слепота по отношению к Иисусу.
Потрясает контраст между простым жестом Иисуса, ясным, прямым: грязь и слюна,
истинное новое творение; и беспорядком, который образуется вокруг Него. Приходы и
уходы, многократно повторяющиеся допросы, обвинения, угрозы, страхи и изгнания.
Слепые, которые не хотят видеть, отказываются пересматривать доказательства того, что
добро было сделано бесплатно и публично. Вот почему они спрашивают снова и снова, не
в силах принять очевидное, ослепленные собственными предрассудками, погруженные в
уверенность в собственной правоте, которая мешает им открыть глаза на новые измерения.
Перед ними слепой, открывший глаза и начинающий путь. Сначала он открывает себя:
раньше он был слеп, а теперь видит. Он также видит, что «кто-то», «этот человек», которого
зовут Иисус, исцелил его. Он больше ничего не знает о Нем и даже не знает, где Он
находится (он его не видит). Но перед лицом настойчивых допросов человек, который начал
видеть сам, может занять позицию обретенной свободы, не поддаваясь угрозам, и, начав
ясно видеть, делает первое признание: «грешник ли Он, не знаю», но как может быть
грешником тот, кто творил добро с помощью силы, которая исходит только от Бога?; вывод
логичен и уже очень близок к исповеданию веры: «Он от Бога, Он пророк». Наконец, в
другой момент благодати Иисус встречается с ним и дает ему еще более высокий и
решающий свет, откровение о Сыне Человеческом, которое вызывает окончательное
признание: «Верую, Господи!».
Когда мы ищем виновных, обычно требуем наказания и исправления. Иисус, с другой
стороны, не гасит колеблющийся фитиль и не разрушает сначала, чтобы строить потом, он
смотрит в сердце, творит добро, исцеляет, восстанавливает, дает нам свой свет, чтобы мы
могли быть свободными.
Рассматривая сцену, которую Евангелие предлагает нам сегодня, мы понимаем, что, как
слепые от рождения, мы находимся на правильном пути и что если мы хотим продолжать
развиваться (как люди, как христиане), мы должны признать, что именно из-за того, что
находимся в процессе, мы еще не способны увидеть все, что еще многое мы игнорируем, и
что многое нам еще предстоит открыть. Иными словами, мы приглашены к тому, чтобы
наша вера не превратилась в предрассудки, в сковывающие нас ограничения, в препятствия,
мешающие нам видеть больше, но, чтобы мы стали светильниками на пути.
Сегодня упор делается на веру как на процесс, путь и постепенное просветление. Признание
нашей слепоты в отношении себя, других и Бога помогает нам просить света исцеления,
расширять наш кругозор, чтобы лучше узнать самих себя, без предубеждения признавать
добро там, где оно совершается, смотреть на других с надеждой, потому что они тоже на
своем пути, и мы видим лишь малую его часть, и, чтобы достичь их сердец, мы должны
смотреть на них глазами Бога (которые являются глазами любви); короче говоря, чтобы
исповедовать Иисуса обновленным образом.
Но нам также напоминают, что эту веру необходимо исповедовать, что подразумевает
принятие чьей-то стороны, в пользу Христа или против него. Исповедание нашей веры в
Иисуса публично, без страхов и комплексов сопряжено с трудностями и риском. И сегодня,
как и во времена Иисуса, верующим во Христа угрожают изоляцией. Общеизвестно, что
происходит с людьми, живущими в определенных мусульманских странах, особенно с
теми, кто из ислама обратился ко Христу. Это влечет за собой изгнание из сообщества и
часто риск для жизни. Но и среди нас существуют другие формы угрозы изгнания из
«синагог» нашего времени. Нелегко противостоять давлению, которое сегодня, иногда
мягким, иногда более жестоким образом, и во имя текущих событий (как чего-то вроде
верований) пытается изгнать христианскую веру и тех, кто ее исповедует, из общественной
жизни. Подобно родителям слепого, мы можем попытаться избежать этой маргинализации,
сняв с себя всякую ответственность: «он в совершенных летах; самого спросите», – говорят
они, отказываясь признавать своего собственного ребенка. Еще один из избегания сегодня
– уединиться в частной сфере, сфере интимных убеждений: верить, не исповедуясь, не
свидетельствуя, отказываясь отражать свет, который мы получаем от Христа, чтобы
избежать осложнений, максимально приспосабливаясь к тому, что диктует окружающая
среда. Но чистая комфортная приватность, на самом деле, невозможна. Мы должны
принять чью-то сторону, даже если, как в случае с сегодняшним слепым, нас выгонят.
Излечились ли мы от нашей слепоты, способны ли мы видеть глазами Бога, а не судить
только по более или менее ослепительным проявлениям, способны ли мы увидеть
присутствие Бога в малом, как Самуил, который должен был помазать младшего из сыновей
Иессея, или как слепой от рождения, узнавший Мессию в человеке из Назарета, если мы
живем в свете, это не может не отразиться на нашей жизни. Прежде всего, в наших делах,
которые должны стремиться быть делами детей света и которые Павел сегодня превосходно
определяет: благость, праведность и истина; другими словами: доброжелательность ко
всем, а не ненависть, изоляция или насилие; справедливость, а не стремление к
собственным интересам любой ценой; правдивость и искренность, которые не пытаются
подчинить реальность тем же интересам или модным предрассудкам. Во-вторых, вера
отражается в том, как мы относимся к окружающему нас миру: сама вера должна быть
принципом различения того, что можно принимать, а что нет. У нас всегда есть искушение
поступить наоборот: приспособить веру к прихотям момента, к тому, что нравится миру
вместо того, чтобы стремиться к тому, что нравится Господу, ценой отказа от бесплодного
тщеславия и ценой осуждения того, что недопустимо и позорно, как бы это ни было
затруднительно сделать. Отречение и обличение – только это благоприятная грань креста:
провозглашать, исповедовать и свидетельствовать о нашей вере, то есть жить, отражая свет,
который Христос пришел принести нам и которым Он исцеляет нас.