Образ света вновь обращает наше внимание при размышлении о Слове Божьем. Свет, который мы созерцали на Рождество (ср. Ис 9 2; Ин 1, 4-9) и который начал просвещать нас через Слово, его благотворное и исцеляющее свойство (ср. Мф 4, 16) передается и нам, верующим. Этот свет озарил нас, чтобы мы увидели новый мир, который Иисус провозглашает через заповеди блаженств. Приобщиться к блаженству Царства Божьего, как мы видели на прошлой неделе, также означает обрести свет: если в Иисусе, Сыне Божьем, мы становимся усыновленными детьми, и если Он благословен, будучи Сыном, то и мы тоже являемся таковыми, и мы должны действовать соответственно; таким образом, поскольку Иисус – свет миру (ср. Ин 8, 12), мы тоже становимся светом. Но что же это означает? Можем ли мы сказать, что христиане являются «просветленными»?
Слово «просветленный» обременено определенной двусмысленностью. В своем наиболее распространенном значении это человек, одержимый идеей (религиозной, моральной, политической…), которая окутывает его, как свет, но так, что в некотором смысле изолирует его от остального мира. «Просветление» перекликается с гностическими концепциями. Гностицизм – это доктрина, которая ищет спасения через знание, и лишь немногие избранные достигают необходимого уровня. «Просветленный» – это тот, кто достиг больших высот знания и понимания, поэтому он стоит выше простых смертных, обычных людей. Другим значением «просветления» является достижение прямого контакта с божественным, что освобождает того, кто обретает контакт, от посредничества, в котором нуждаются другие (посредничества в виде церкви, заповедей, моральных и литургических требований и т.д.). «Просветленные» избраны и отделены. Существует и другое значение, не только лишенное религиозных отсылок, но даже противоположное: эпоха Просвещения (век света, Aufklärung) считала, что человек достигает света благодаря автономному использованию разума, научному прогрессу, которые, в соответствии с мнением эпохи, позволяют человеку достичь просветления – просвещения без религиозных откровений.
Общим для этих понятий является установление разделения: между просвещенными в том или ином смысле и теми, кто живет во тьме; также, в случае философии Просвещения, разделения между Богом и человеком (как если бы прогресс науки благодаря использованию разума, который дал нам Бог, был бы несовместим с верой, то есть с доверительным общением с Автором рационального миропорядка). Для обеих форм «просветленности» также характерно сильное утверждение себя (перед другими, невежественными, и перед самим Богом).
Свет, которым, как говорит Иисус сегодня, мы являемся как Его ученики, имеет мало общего с этими формами «просветления». Поэтому мы можем сказать, что мы – свет, и что мы должны быть светом, но – не «просветленными».
То, что речь идет не о названных формах просветления, нам ясно дает понять Апостол Павел во втором чтении. Его проповедь состоит не из совершенной рациональной аргументации и не является введением в определенные тайные знания, которые разделяют нас и превращают в членов определенной секты избранных. Напротив, проповедь Павла имеет в виду свидетельство о Ком-то, кто находится на виду у всех, Кого все могут видеть, потому что Он вознесен и распят. В этом проявляется новая мудрость, истина, открытая для всех, как руки Иисуса на кресте. Свет креста Иисуса Христа не разлучает нас, но, наоборот, освещает нас, открывая нам глаза на нужды и страдания других; он также не ставит нас выше других, но побуждает нас склоняться перед ними, чтобы служить им.
Соединенные со Христом, светом мира, мы становимся не членами секты «просветленных», которые отделены и с презрением смотрят на других, а братьями для всех, братьями для наших братьев, которые посвящают себя служению Ему. Иисус действительно говорит о свете в связи с «добрыми делами» без каких-либо дополнительных уточнений, возможно, не очень необходимых, если учесть, что эти слова сразу же следуют за заповедями блаженств. Но мы можем дополнить словами Исайи, которые мы слышали в первом чтении: разделить хлеб с голодным, скитающихся бедных ввести в дом, одеть нагого, не укрываться от единокровного. В этом чтении звучат слова Иисуса о страшном суде: о делах, за которые нас будут судить, за которые мы уже судим самих себя. И если мы примем во внимание, что Иисус принял нашу плоть, мы поймем, что «не укрываться от единокровного» означает быть открытым не только для членов своей семьи, нации или партии, но и для каждого человека без исключения, потому что все мы из одной плоти, плоти Христа, страдающего от голода, холода, заброшенности в каждом страдающем человеке.
Именно эти добрые дела составляют свет, которому Иисус Христос делает нас причастными, а не тайное знание, предназначенное для немногих «просвещенных». Вот почему наряду с образом света так необходима соль. Соль является (и была особенно важна в древние времена и до недавнего времени) жизненно важным веществом для сохранения пищи, сохранения жизни и предотвращения гниения. Это добрые дела, которые направлены на защиту жизни, ее сохранение и приумножение. В то время как угнетение, угрозы, насилие и эгоизм разрушают ее, разъедают изнутри. Соль также придает вкус безвкусным продуктам. Мы можем понять этот образ соли как призыв жить по нашей вере с радостью.
Есть одна последняя деталь, которая напоминает нам о принципиальном различии между «просветленными» и светом в единении со Христом. «Просветленный» считает, что он достиг цели, что своими усилиями он достиг высшего уровня, обычно посредством знаний. Напротив, мы – свет и соль по благодати Божьей, благодаря нашим отношениям со Христом. Но в словах Иисуса мы слышим тоже призыв стремиться к свободе и к ответственности: поскольку мы свободны, мы можем не быть верными этой благодати, скрывая свет и позволяя соли потерять свой вкус. Свет, который скрыт, – это вера, которая хранится в глубине сознания, о которой не свидетельствуют и не возвещают, прежде всего добрыми делами; соль, которая становится пресной, подобна хранителю заповеди любви, который не любит, носителю надежды, который ею не делится. Если мы не стремимся быть светлыми и не делаем добро, которое говорит о нашем Отце, мы становимся пустыми, тусклыми, мрачными, пресными, бесполезными христианами. И дело в том, что, как говорили в 70-х годах, церковь (христианская), которая не служит, «ни к чему негодна, как разве выбросить её вон на попрание людям». Пусть не будет так, пусть светит наш свет, свет Христа в нас, чтобы все «видели наши добрые дела и прославляли Отца нашего Небесного».
