Они как ангелы. Проповедь отца Хосе Марии Вегаса, C.M.F., на 32 воскресенье рядового времени

Саддукеи обычно мало общались с Иисусом. Они были слишком важными людьми, оторванными от народа, занятыми сохранением своего привилегированного социального положения и своей власти любой ценой. Как правило собеседниками и оппонентами Иисуса были фарисеи, учителя народа, таким образом близкие к народу и искренне верующие, хотя жесткое и узкое толкование закона приводило их к осуждению грешников и противоречило новому, открытому и милосердному образу, который Иисус показывал в отношениях с Богом. У фарисеев мог быть гнев, несогласие, противодействие, но были также стремление и интерес к истине, до такой степени, что иногда они позволяли Иисусу убедить себя (ср. Мк 12, 32-34). Лицемерие, в котором обвиняет фарисеев Иисус, не отменяет признания их благочестия, которое они «используют», чтобы покрасоваться (вспомним де Ларошфуко, который определил лицемерие как «дань уважения, которую порок платит добродетели»).

У саддукеев мы находим иную позицию, которая прослеживается в сегодняшнем Евангельском диалоге. Его грех – не лицемерие, а цинизм, который открыто смеется над добром, бросает ему вызов и, в данном случае, с презрением и самодовольством смотрит на религиозную веру людей и на их надежду на воскресение. Обращаясь к Иисусу, они используют технику, аналогичную технике фарисеев, чтобы поставить Его в затруднительное положение: поднять вопрос о Законе, подкрепленном авторитетом Моисея, но для конфликтной ситуации. Только они делают это в таких выражениях, что вывод, к которому это приводит, оказывается нелепым. Именно этого они и добиваются: высмеять веру в воскресение, которая, как мы знаем, была четко определена в Израиле в относительно поздние времена, во времена Маккавеев (примерно во втором веке до нашей эры). Установленная Моисеем обязанность, на которую они ссылаются, – закон левирата (ср. Втор 25, 5-6), была направлена на обеспечение потомства умершего брата (и законной передачи его наследства), единственной принятой тогда формы выживания и знака Божьего благословения. Технический подход, предложенный саддукеями, ясно показывает, что для них воскресение из мертвых является абсурдом: с юридической точки зрения «в воскресение», жена будет принадлежать всем братьям одновременно, поскольку ни один из них не мог бы предъявить потомство как подтверждение «права  собственности». Циничная ирония вопроса проявляется выдумывании нелепой для патриархального менталитета той культуры: гарема мужчин вокруг одной женщины.

И дело в том, что для саддукеев, «отрицающих воскресение», единственно возможное благо дается только в этом мире, и они прикладывали все свои силы для его достижения: богатство, социальный успех и власть. Основанием, гарантировавшим им владение этим благом, был тот же закон левирата, факт их принадлежности к потомками Садока; и, следовательно, для них потомство было единственным способом выжить после смерти: сохранить имя отца – фамилию, – но также и его наследство. В религиозном обществе это благо было связано с богослужением и Иерусалимским храмом; кроме того, в оккупированном городе было необходимо сотрудничать с оккупантами; саддукеи не испытывали к этому отвращения. Очевидно, что, в зависимости от обстоятельств, саддукеи без колебаний стали бы чиновниками партии или мажоритарными акционерами какой-либо корпорации. Когда трансцендентных ценностей не существует, остаются только те, которые котируются на бирже. Тревожная перспектива возможной «высшей справедливости», которая может потребовать от нас отказаться от благ, которыми мы сейчас пользуемся, благодаря происхождению и социальному положению, может и должна быть изгнана удобным путем дискредитации, например, высмеивания. Как мы видим, в самых важных вопросах история привносит не так много нового, как иногда кажется.

Ответ Иисуса полон смысла и мудрости и подчеркивает внутреннюю слабость циничного вопроса. Во-первых, саддукеи неправильно поставили этот вопрос, перенеся в вечную жизнь структуры и институты, которые имеют смысл только в этом эфемерном и преходящем мире. «Чада века сего, – говорит Иисус, – женятся и выходят замуж», Он мог бы добавить: «рожают детей, копят деньги, оставляют наследство». Все это является выражением ограниченности, присущей этому пространственно-временному миру, мы не можем перенести ее в вечную жизнь, которая является не просто бесконечной жизнью, а полноценной жизнью, в которой все хорошее сохраняется (спасается), преодолевая ограничения, препятствующие полноте здесь. Вот что это значит: «ни женятся, ни замуж не выходят, и умереть уже не могут; ибо они равны ангелам и суть сыны Божии, будучи сыновьями воскресения» (что равнозначно утверждению, что они принимают участие в жизни Воскресшего, Иисуса Христа, Сына Божия). Невозможно измерить мир загробной жизни (который ускользает от всякого усилия воображения) параметрами мира сего. Наоборот, мы должны мерить нашу земную жизнь (наши отношения, наши ценности, наше поведение, наш выбор и т.д.) мерилом мира горнего.

Как же это возможно? То, что тот мир невозможно вообразить, не означает, что его нельзя осмысливать и понимать в свете веры. В этом суть второй части ответа Иисуса. Иисус умело прибегает к тексту, который саддукеи, признававшие только книги Пятикнижия, хорошо знали. В эпизоде о купине (ср. Исх 3, 1-14) Бог открывается Моисею и сообщает ему Свое Имя («Я Сущий», то есть Тот, Кто будет, Тот, Кто будет с вами, исполняя обетования) в виде огня, который горит неопалимо: Бог очищает, как огонь, но не уничтожает, Он несет не смерть, а жизнь. Бог проявляется в этом мире, в котором смерть царит множеством способов: красота, сила, богатство – все оказывается эфемерно и преходяще, страдая от относительности пространства и времени. Однако существуют реалии, которые указывают нам на то, что не все подчинено разрушительной силе смерти. Верность, истина, справедливость, любовь выходят за рамки относительности пространства и времени: они подобны сакраментальным знакам вечности внутри времени. На самом деле, наша житейская интуиция подсказывает нам, что, хотя это и сложно, оно того стоит и есть смысл пожертвовать сиюминутными благами ради тех других, более высоких благ, и что это благородно и есть смысл отдать за них жизнь. Французский философ Э. Мунье говорил, что «личность достигает полноты зрелости лишь только в тот момент, когда выбрала быть верной тому, что дороже жизни». Но если есть верность и ценности, которые стоят дороже жизни, то это потому, что есть измерения, которые превосходят эту жизнь и которые мы можем познать; как иначе мы могли бы посвятить себя им и отдать за них жизнь?

История Маккавеев в первом чтении сегодня становится для нас символом всех тех, кто был готов пожертвовать своей жизнью ради идеала. Здесь мы находим свидетельство того, что в относительных условиях этого мира присутствуют абсолютные ценности и требования, выходящие за рамки биологической жизни: неприкосновенность личности несравненно больше, чем физическая неприкосновенность, от которой молодые Маккавеи отказываются, чтобы оставаться преданными своей вере. Эти абсолютные требования, ради которых стоит отдать свою жизнь, мощно пульсируют даже в различных проявлениях атеистического гуманизма, когда даже ценой жизни и личного счастья, стремятся установить в этом мире различные варианты Царства Божьего, но это  является ни чем иным, как секуляризованными формами христианского альтруизма. Но эта реальная щедрость, по сути, иллюзорна, если нет абсолютного и безусловного блага, поскольку она означает отказ от единственного относительного блага собственного эфемерного существования во имя некоего будущего блага, достижение которого не гарантировано и которое, в сущности, даже не существует. Следует признать, что в этом отношении позиция саддукеев (вчерашних и сегодняшних) отнюдь не симпатична, но она более последовательна, чем позиция атеистического гуманизма.

В своем ответе Иисус говорит, что вечный и абсолютный Бог стал присутствовать в истории людей, открывая новые горизонты жизни. Он открывает их косвенно, через те ценности, которые «дороже жизни». Но также и напрямую, в Откровении, в Иисусе из Назарета, который, добровольно отказавшись от своей жизни ради любви, открыл нам путь к полноте жизни. Иисус не иронизирует, как саддукеи, но со всей серьезностью и остротой подчеркивает абсурдность веры в Бога, который обрекает нас на смерть и, в лучшем случае сохранит о нас память, которая не продлится долго, потому что, за исключением нескольких исторических личностей, «сохранившихся» в истории человечества на страницах учебников истории и в названиях улиц, кто помнит кого-либо, кроме своих бабушек и дедушек? И какими бы громкими ни были наши обещания «помнить вечно», эта слабая память также исчезнет, когда мы сами вскоре будем забыты. Единственная «вечная память», которая имеет реальный смысл, – это оставаться в мыслях Бога, в общении с Ним. Бог, который помнит Авраама, Исаака и Иакова, – это Бог, который не оставляет их брошенными в каком-либо уголке истории, а Бог, который, создав их и дав им жизнь, спасает их и избавляет от смерти. Иисус, заставив саддукеев замолчать, сегодня укрепляет нашу надежду. И через слова Павла Он дает нам понять, что надежда, о которой мы говорим, – это не пассивное ожидание «грядущего мира», а сила совершать «всякое дело благое», которое делает полноту будущего настоящим уже сегодня. Таким образом, речь идет о надежде, которая побуждает нас посвящать себя и рисковать ради ценностей, стоящих дороже жизни, которая учит нас, что риск делать добро – это непростое дело, но оно того стоит. Все хорошее исходит от Бога, источника жизни. Пожертвовать жизнью ради этого – значит соединиться с тем источником, Который через Иисуса Христа поставил свой шатер среди нас. Одним словом, уже сейчас мы можем начать быть «как ангелы» носителями Божьей Благой вести, возвещать своими добрыми делами живое присутствие среди нас Сына Божьего, умершего и воскресшего.