8 воскресенье рядового времени. Сучок и бревно


В области нравственной философии вошло в моду в конце XX века различать между так называемыми «этиками намерения» и «этиками ответственности». К первым отнеслись бы такие нравственные системы, которые бы защищали абсолютные принципы, обязательные к исполнению любой ценой, невзирая на последствия (быть может, катастрофические), способные, возможно, из тех нравственных деяний проистечь. Напротив, этики ответственности, стараясь осуществить на практике стратегии действий, весьма и весьма тщательно присмотрелись бы к вероятным благотворным либо вредоносным последствиям оных. Первые обратили бы внимание, прежде всего, на отвлечённые принципы, будучи в известной мере слепы к конкретным ситуациям, в которых эти принципы следует применять, согласно знаменитой апофегме «fiat iustitia, pereat mundus» («да будет правосудие, хоть бы и сгинул мир» — прим. пер.; девиз Фердинанда I Габсбурга, XVI в.). В пример такого рода этики обычным было приводить этику христианскую (в том числе, кантову). Этики ответственности (такие, как утилитаризм и др.), напротив, были бы склонны делать более относительными абстрактные принципы в пользу «ответственного» рассмотрения жизненного положения, в коем осуществляется действие.
Однако, давайте здесь отложим в сторону философские размышления. Можно ли безошибочно сказать, что христианская этика — «этика намерения» в указанном смысле, более или менее слепая к последствиям и жизненным ситуациям? Существует много причин отказаться от подобного рода понимания христианства, среди прочих, потому, что приведенное выше противопоставление ложно, поскольку наивно.
В услышанном нами евангельском отрывке говорится о таком образе действия, который, для начала, исключает надуманную слепоту, а потому – и пренебрежение возможными последствиями поступков: действуя вслепую, мы упадём в яму; пытаясь же в подобной слепоте указывать путь другим (становясь учителями такой этики абсолютных принципов), мы заведём их в то же самое несчастье. Христос призывает нас не к этике слепоты (и безответственности), а к этике здравомыслия, этике, согласно которой, чтобы поступать как должно, нам нужно прояснить взор, удалив то, что мешает нам видеть как следует. Если угодно назвать такую этику здравомыслия, внутреннего исцеления и чистого взора этикой намерения, тогда, конечно же, можно назвать так и христианство: если корни целы (или исцелены) и если сердце добро, добрыми будут и плоды, добрыми же будут и дела.
Однако, это отнюдь не исключает ответственности, более того, такая этика требует оной. И такое измерение ответственности, вероятно, ни к одной нравственной системе не подходит так естественно, как к христианству. Во-первых, потому, что христианство – не «этика», не система отвлечённых нравственных принципов. Христианство это религиозный опыт встречи с Кем-то спасающим нас: с Сыном Божиим. Его первейшее основание — не воля совершить то или иное (чтобы достичь незнамо каких наград или избежать неведомо каких наказаний), а вера в Иисуса Назарянина как в Господа и Мессию, вышедшего нам навстречу, отдавшего нам Себя до крайности, по чистоте любви, зовущего нас последовать за Собой. В христианстве нравственное измерение вторично: это ответ, даваемый верою, в образе жизни, соответствующем предварительно и безвозмездно полученному дару. Если есть этика ответственности в полнейшем смысле слова, это христианская этика, отвечающая призыву Бога во Христе, отвечающая Любви любовью.
Хотя сие измерение и вторично, это не означает, что оно маловажно. Легко понять, что если христианство начинается с призыва, обращённого к нашей свободе, даваемый нами положительный или отрицательный ответ (с одной стороны, веруя или не веруя, с другой, поступая сообразно) существенно важен для настоящей беседы между Богом и человеком.
Христианская этика является одновременно этикой намерения и ответственности, поскольку разделять эти измерения (внутреннее, сердца, и внешнее, дел) бессмысленно. Христианская этика – это этика любви: той, что Бог к нам питает и нам же безвозмездно отдаёт во Христе; той, которой мы стараемся ответить на любовь Божию. В любви же (в отличие от этик простых внешних законов) невозможно отделить намерение от его осуществления в делах. Это правда, что иногда можно любить неверным образом (например, собственнически); посему, несмотря ни на что, определённые нормы всегда будут необходимы; однако не кажется возможным любить «с дурным намерением».
Сегодня Христос призывает нас к делам любви, дать в нашей жизни соразмерный ответ на полученный дар. Но как раз поэтому важно, чтобы мы озаботились этой извечной задачей очищения нашего внутреннего мира, нашего сердца и нашего взгляда, дабы принести добрые плоды, любя, как должно. И здесь-то братское исправление, в котором мы принимаем ответственность один за другого, играет существенную роль. Творить добро означает также противостоять злу, царящему в мире, в нас самих, в тех, кто нас окружает. Однако, тут мы встречаемся c особыми трудностями (напоминающими нам, что искусство любить не всегда просто, требуя мудрости и здравомыслия). Можно подумать, с одной стороны: «Что у меня за полномочия, других поправлять?» — и отказаться от столь сложного упражнения. Но поскольку, несмотря ни на что, нам видно окружающее нас зло, мы с лёгкостью впадаем в порок (или грех) «заплечной» критики: это как бросить камень и спрятать руку, отрекшись от ответственности. Можем также впасть и в обратный порок: указывать на зло, видимое в других, не задерживаясь на собственном; сурово осуждая прочих и приберегая снисходительность для себя самих (хоть собственное зло может быть даже и поболе, отсюда и сравнение с бревном и сучком). Каково же решение? Иисус увещевает нас трудиться прежде над собственным очищением, упражняться в смирении, коим мы являем открытость братскому исправлению со стороны других, искренне и бесстрашно встречая грудью собственные недостатки, грехи и ограничения. Именно эта работа уполномочивает также и нас со смирением, по чистоте любви, без самодурства, помочь другим, даже посредством братского исправления. Умеючи быть хорошими учениками, сумеем обратиться и в наставников.
Первый плод нашего нутра – слово. Мы можем попробовать проверить самих себя посредством наших слов: «От избытка сердца говорят уста» (Мф 12, 34). Исследуя наши слова, мы можем оценить здоровье и болезнь нашего сердца, наших корней, ведь «то, что выходит из уст, оскверняет человека» (Мф 15, 11). Отсюда святопавлово предупреждение: «Не давайте места дьяволу… гнилое слово да не исходит с уст ваших» (Еф 4, 27.29). Слова – как будто первые посланцы нашего внутреннего мира, плоды, но также и семена: за ними приходят деяния благие либо дурные, в соответствие с ними: «из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства и хуления» (Мф 15, 19).
В отрывке из послания Св. Павла к Коринфянам (т.е., нам) мы раскрываем те же истины: внутреннее очищение есть процесс, в котором наше тленное естество переоблачается в нетленность, одолевается шаг за шагом грех, а с ним и смерть. Сей процесс есть плод благодати, дарованной нам Богом во Христе Иисусе; но во всём этом лежит также и на нас тяжёлая ответственность: пребывать непреклонными, работая без устали в деле Господа, не оставляющего без награды наших изнурительных трудов.