4 воскресенье рядового времени. Удалялся

Толкование пророка Исайи, изречённое Иисусом в назаретской синагоге (ныне исполнилось писание сие, нынешнее время спасения), сперва получает, казалось бы, положительный отзыв: его земляки дивятся исходящим из уст Его словам благодати. Удивление земляков можно объяснить местной значимостью Иисуса: кто бы не был горд, если бы кто из его семьи, деревни, просто знакомый достиг известности и славы? До Назарета доходили новости о его проповеди и необыкновенных деяниях в соседнем Капернауме. Естественно, принимая Его, от Него ждали многого: «глаза всех в синагоге были устремлены на Него», как мы слышали на прошлой неделе. Суть же передаваемой вести лишь усиливает удивление и ошеломление. Пророчество Исайи не только «исполняется ныне» (разумеется, в лице Самого Христа), но ещё и исполняется исключительно в своём положительном измерении, в сказанном «касательно благодати». Весьма вероятно, можно понять удивление земляков Иисусовых так: им было странно, что Он говорил только о благодати, что слова его были словами лишь благодати, а не кары и возмездия; дело в том, что Христос читает пророчество Исайи как раз ровнёхонько до слов, провозглашающих «день мщения Бога нашего» (Ис 61, 2). Возможно, именно здесь случился переломный момент в благорасположении земляков, которые, чая лучшей доли, спасения (также и в религиозном измерении), желали, как часто случается в человеческой жизни, одновременно благодати и спасения себе, но остальным, полагаемым соперниками или врагами, возмездия и кары.
Такое своячничество (зовись оно национализмом или фундаментализмом, или как угодно), к сожалению, слишком часто́ в нашем понимании благополучия, счастья, нравственного блага и даже религиозного спасения. Поскольку обычно выходит так, что в нашем повседневном опыте испытываемые беды нередко связаны с восприятием «иных», кого мы считаем источником наших несчастий, избавление от этих бед означает также избавиться заодно и от тех самых «иных»: «исключить» их тем или иным способом, доходя до крайности – разрушения. Но если слова Христа, провозглашающие, что спасение наступило ныне, говорят лишь о благодати, значит, нет возмездия, что спасение и благодать предложены каждому и каждого достигают, в том числе, «иных», заслуживающих, на наш взгляд, наказания.
Желание исключить может даться на очень разных уровнях. В упрёках Иисусу со стороны земляков, угадываемых исходя из слов Самого Христа («конечно, мне скажете…»), можно разглядеть соперничество между обитателями Назарета и соседнего Капернаума, как нередко случается между соседями. Если Иисус — назарянин, чего Он тогда лечил и творил добро у соперника? Не мог что ли сотворить того же у себя дома? Разве у односельчан не было больше прав, чем у чужаков, получать выгоду от сил местного пророка? В действительности, как, кажется, вновь отвечает Иисус, непросто осуществить чудеса и исцеления не готовым принять их: хотя и есть, как мы сказали вначале, некая гордость за успех «нашего парня», он во многих случаях сталкивается с завистью, непониманием и предрассудками, порождаемыми близостью: кем он себя возомнил? Чему он учить нас собрался, мы ж его знаем с детских соплей?
Но Иисус, отвечая, призывает нас заглянуть гораздо дальше Капернаума, за пределы Израиля. Спасение (провозглашаемая благодать, освобождение, исцеление) не останавливается даже на границах избранного народа, ни земельных, ни культурных, ни религиозных. Христос в откровении являет Бога-Отца всех человеков, своих и чужих, преподносящего спасение и благодать даже тем, кто по обыкновению являются врагами Израиля, как в прошлом уже показали Илия и Елисей.
Однако, такое объявление всеохватности, как бы оно ни зиждилось на пророках, сталкивается с узколобым национализмом тогдашнего иудаизма, ожидавшего спасения как такого вмешательства Бога, которое возвысило бы Израиль и уничтожило бы его врагов. И тут ожидания, зависть и недоверие превращаются во взрыв гнева, уже не только отвергающий заявляемое мессианство Иисуса, но и обращающийся против Его Самого и Его личности, вплоть до попыток физически Его уничтожить.
Здесь-то мы и понимаем, что освобождение, приносимое и преподносимое нам Христом, есть не только освобождение от рабства и внешней зависимости (от наших истинных или мнимых врагов), но ещё и от того, другого рабства, более радикального и вредоносного, овладевающего нами изнутри: предрассудки, фобии, всеисключающая ненависть. Принять «лето Господне благоприятное», принять свободу, позволить Христу исцелить нас «ныне» означает порвать с узостью взглядов, открыться прочим, стараться возводить мосты, признать, что освобождение, излечение и спасение преподнесены Богом каждому безвозмездно, посредством Иисуса Христа. Избранный народ не может быть таковым, если не поймёт, что быть избранным означает быть уготованным для служения всем людям без исключения.
Как ладно вписывается в эту мысль гимн любви Св. Павла! Если на прошлой неделе нам говорилось о разнообразии харизм, должным служить к назиданию каждого в Тело Христово, сегодня мы понимаем, что осью этих даров является любовь. Любовь есть объединяющее их основание, питающие их соки, сияющий в них свет, направляющая к служению сила. Это харизма харизм, сердце благодати. Это путь, говорит Св. Павел, превосходнейший. Но не потому, что он лишь для немногих, а потому, что он – нерв всех путей и призваний, без которого все они теряют смысл. Исключительность любви в том, что имеется в виду не какая-нибудь обязывающая нравственная норма, а сама действующая в нас жизнь Божия, безвозмездность благодати, вручаемой нам в Иисусе Христе без предварительных с нашей стороны заслуг. В этом смысле мы можем понять гимн любви Св. Павла, прежде всего, не как перечень добродетелей, кои должно стяжать во «исполнение» сей заповеди, а просто-напросто как песнь любви, которой нас любит Бог: терпеливой, заботливой, щедрой, смиренной, ненавязчивой, негневливой, не помнящей творимого нами зла, но и не вводящей в заблуждение, призывающей нас к истине, прощающей, доверяющей, беспредельно надеющейся. Любовь не может прейти никогда, ибо она так же вечна, как Бог. Если мы взглянем на образ отца в притче о блудном сыне (ср. Лк 15, 11-31), возможно, нам удастся составить более точное представление о том, что Св. Павел хочет сказать нам в своём гимне любви.
Принять исполняющиеся «ныне» спасение и благодать означает принять эту более великую, нежели всякое дело или заслуга, любовь Божию, безвозмездный дар, являющий себя во Христе Иисусе. Однако же, это обязует нас преодолеть тесные пределы наших предрассудков и «исключений». «Усилие любви» в том и заключается, чтобы шаг за шагом избавляться от преград, запирающих нас в самих себе (прежде всего, как в индивидах, но то же приложимо и к коллективным кругам, к которым мы принадлежим), чтобы, выглянув из нашего поместного Назарета, открыться навстречу Капернауму, Сидону и Сирии, чужеземцам и даже нашим врагам, среди которых Иисус тоже желает явить откровение спасения и чудес.
Уверенно взяться за эту задачу мы можем лишь приняв Иисуса Христа, который не перестаёт обращаться к нашей свободе, чтобы мы решили уже, пустим ли мы Его к себе или прогоним прочь.
Обратим внимание на то, что принять Его не лишено риска. С одной стороны, потому, что, принимая Его, мы становимся мишенью для гнева тех, кто по-прежнему заточён в своих всеисключающих схемах. Не ведающий границ всеобщий язык любви часто вызывает в ответ реакцию насилия. Принять Христа означает быть готовым свидетельствовать о Божией любви, даже отдавая собственную жизнь. Устами Иеремии Бог увещевает нас отринуть страх. Не могут и не должны бояться избравшие Того, кто «победил мир» (ср. Ин 16, 33). Но с другой стороны, существует также и более утончённый и опасный риск: мы можем свести Иисусову весть к некоему исключающему «учению», пролагающему новые границы и признающему лишь «своих», отвергая «чужих» (обитателей Капернаума, народа-соперника; обитателей Сидона и Сирии, чужестранцев и врагов). Христианское же учение (а оно – не голословно-бесхребетное «добрячество», напротив, его черты весьма ясны!) проходит проверку в воплощающейся любви. Если такового воплощённого переложения нет, даже твори мы чудеса, как говорит Св. Павел, «мы ничто». Или даже меньше, чем ничто: будучи внутренне замкнуты, мы можем и вовсе обернуться против Христа, тщась исключить Его из нашего селения, навсегда с Ним покончив. В таком случае, вполне может получиться, что мы живём по соседству, в Назарете, считая себя Его земляками (не знаю, «добрыми католиками»), покуда Он, пройдя меж нами, просто-напросто исчезает вдали пред запертостью наших сердец.